Во вторник в Москве состоялась столичная премьера нового фильма Никиты Михалкова «Солнечный удар». Фильм снят по одноименному рассказу Бунина и дневникам писателя («Окаянные дни»), которые он вел в 1920 году на юге России. Мировая премьера прошла 3 октября в Белграде, а российская – 4 и 5 октября в Крыму, в Симферополе и Севастополе. 7 октября фильм увидела Москва. А с четверга фильм пойдет во всероссийский прокат. Накануне премьеры режиссер дал интервью газете ВЗГЛЯД.

ВЗГЛЯД: Никита Сергеевич, вы подчеркиваете, что «Солнечный удар» – это фильм-предупреждение. О том, что если мы своими руками не делаем то, что должны, то, что считаем правильным, то тогда за нас это делают другие, те, кто разрушит наш мир и создаст свой, но уже по своим правилам. В фильме это показано на событиях начала прошлого века, через попытку главного героя, белого офицера, осмыслить то, «как же это случилось» – и с ним самим, и со страной. Это так же актуально и для наших дней – когда мы переживаем переломный момент нашей истории, выход из которого может быть как благополучным, так и катастрофическим. Тем более на фоне столетия мировой войны и приближения столетней годовщины 1917 года – но вы ведь не специально выпускали фильм к юбилею?

Никита Михалков: У меня не было мысли подгонять картину под дату. Просто, видимо, существует какой-то цикл в художественном творчестве, который опережает время. Фильм «Двенадцать» стал цитироваться через три года после выхода, «Утомленные солнцем – 2» вообще вышел на восемь раньше. Так же и «Солнечный удар» мы снимали два года назад в Одессе, прекрасном южном городе, отдельной планете – а что происходит там сейчас? Сто человек сожжено просто так! Но в этом нет какого-то провидения – просто применение жизненного, генетического, исторического опыта к тому, что происходит в сегодняшние дни, дает возможность как бы предугадать, а на самом деле – опередить время, так иногда бывает в художественном творчестве.

Наш герой, находясь на краю – и своей родины, и своей жизни – все время задает себе вопрос: «Как это случилось?» Как же так, что всего 13 лет назад, в 1907 году, он плыл по Волге, с ним случился солнечный удар, у него был потрясающий день в маленьком городе, и все было так печально и расслабленно, была романтика жизни – а теперь он стоит в холодном лагере для пленных и срезает погоны. Зачем мы – спрашивает другой герой нашего фильма, есаул. Зачем все это, зачем русская литература, зачем мы учили французский, если все доведено до такого крайнего состояния? И мне кажется, что это очень современный вопрос сегодня.

По всей картине разлиты ответы на вопрос «Как это случилось?» – мальчик спрашивает тебя про Дарвина, а ты отмахиваешься, шутишь, милая горничная украла шарф, фотограф обманул и так далее. Казалось бы, глупо говорить, что из-за этого случилась революция – но и из-за этого тоже она произошла.

ВЗГЛЯД: Вы начинали работу над фильмом в 2011–2012 годах, когда была Болотная, когда в стране искусственно пытались создать революционную ситуацию. А премьера фильма проходит уже после Крыма, после «русской весны». Если продолжить параллели с событиями столетней давности, то начинали вы в 1905-м, когда бушевала первая русская революция, а закончили в 1908-м, когда Столыпин сумел не просто погасить ее всполохи, но и начать созидательную политику. Но тогда России в конечном счете не удалось выйти из ловушки – Столыпина убили, началась мировая война, произошел внутренний заговор в верхах, и Россию обвалили в революцию. Сейчас мы тоже воюем – в основном экономически – и удастся ли нам в этот раз не допустить повторения ошибок и преступлений столетней давности?

Н. М.: Та смена вех, которая произошла в последние годы, как раз и показывает, что если делать своими руками, то можно избежать того, что пытались сделать в 2011–2012 годах. И то, что картина вышла именно сейчас, – это важное предупреждение для общества, для здорового общества, о возможных последствиях действий деструктивных сил, той «пятой колонны», которая была всегда и, наверное, всегда будет. Если к этому не относиться серьезно, то «пятая колонна» 1905 года превращается в кровавую бойню 1917-го.

Оппозиция должна быть, она должна отрезвлять власть, давать ей возможность задуматься о том, где она ошибается, где политика власти может привести к разрушению. Но когда задачей оппозиции является не помощь власти – за счет трезвого отношения к ее деятельности и собственного мнения – а свержение власти для того, чтобы самой занять ее место, то на таких пространствах, как Россия, это может привести к мировой катастрофе.

ВЗГЛЯД: Основные претензии у радикальной либеральной оппозиции ведь даже не к власти – а к тому, что страна хочет идти своим цивилизационным путем. Как и в 1917 году, хотят не просто поменять власть, а сменить вектор движения...

Н. М.: Им не нравится власть, которая ведет Россию невыгодным им путем. Не знаю, почему до сих пор официально не продекларировано, что в 1991 году совершено преступление по отношению к стране (а в 1993 году оно было закреплено) и последующие почти десять лет шло разрушение страны, отдача ее на поругание и на растерзание всем тем, кто поддерживает позицию Олбрайт, как-то сказавшей, что несправедливо, что Сибирь принадлежит только одной стране. Конечно, они сейчас не могут успокоиться. Тем более что вся эта публика у нас в стране напрямую срослась с международным, наднациональным бизнесом, напрямую срослась с закулисой. Они серьезно от них зависят и на них работают. Конечно, в ответ на такие мои слова будут говорить, что это поиски ведьм, но ведь это очевидные всем вещи.

Точно так же, если заговорить о меморандуме Аллена Даллеса (послевоенный программный документ администрации США, описывающий план разрушения СССР изнутри), то сразу же услышишь в ответ – это фальшивка, перестаньте, это давно уже доказано. И я даже готов с этим согласиться – с одной только оговоркой: все, что там написано, уже совершилось. И если это фальшивка, изготовленная КГБ, то, значит, весь аппарат КГБ работал против советской власти – чего, как мне кажется, быть не могло.

ВЗГЛЯД: Вы согласны с тем, что Запад начал политику блокады в отношении России не столько даже из-за возвращения Крыма, сколько потому, что увидел, что наша страна перешла к жесткому отстаиванию своих национальных интересов и начала вести себя как абсолютно самостоятельная и самобытная держава?

Н. М.: Для Запада это катастрофа. Ведь им нужно расписаться в том, что миллиарды потрачены зря – то, что сработало в Грузии и работает на Украине, не срабатывает в России. Запад хитер, но не всем он может управлять – например, генетикой. Сегодня мужчине Путину не с кем разговаривать на Западе – там нет мужчин. Их нет хотя бы потому, что мужчина, который допускает однополые браки (как это сделали, например, Обама и Олланд), – он уже не мужчина. Он нечто, оно. В этом трагедия Путина.

Когда был Берлускони, то он мог быть кем угодно, хулиганом, бабником – но он был человеком слова. Да – это да, нет – это нет. Таким же был и Шредер. Они конкретные люди. Поэтому я, например, Ярошу доверяю больше, чем всей этой шобле – он конкретен. С конкретным человеком можно договариваться. Все остальное – это некий вулкан, извергающий вату. Сейчас единственный мужчина на Западе – это Меркель, по крайней мере на фоне остальных руководителей стран Европы и США.

ВЗГЛЯД: Мы вместе с вами на кладбище в Белграде были на могилах русских людей, среди которых два Михаила: Родзянко, возглавлявший Государственную думу, взявшую власть в феврале 17-го, и генерал Алексеев, начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего. Они не были пятой колонной или революционерами – в отличие, например, от одной из героинь вашего фильма, большевички Розалии Землячки. Родзянко и Алексеев думали, что, принуждая царя к отречению, тем самым спасают страну от смуты в ходе войны, но именно они, по сути предавшие своего монарха, и столкнули Россию в бездну гражданской войны.

Сейчас Россия снова воюет – пока лишь экономически. Санкции привели к сплочению народа и внешнему единству элиты. Но при этом часть элиты скрипит, нервничает, пытаясь скрыть свое откровенное недовольство самостоятельностью Путина, тем, что он пошел на конфликт с Западом. В элите опять зреет недовольство главнокомандующим – не приведет ли это со временем к заговору, наподобие того, который в 1917-м был составлен против Николая Второго, когда небольшая, но активная часть его окружения при молчаливом попустительстве большинства элиты свергла императора? Достаточно ли вокруг Путина людей, которые ни в коем случае не станут предателями?

Н. М.: Не исключаю, даже почти уверен, что такие люди есть.

Наша картина говорит о том, что нет ничего неважного. Умение отличать зерна от плевел – это великое умение, но для того, чтобы отличить, нужно внимательно присмотреться. Потому что очень часто одно выдает себя за другое. Я убежден, что достаточное количество людей, клянущихся в верности Путину, в час икс, который, не дай Бог, может прийти, совершат то же самое, что сделало окружение Николая Второго.

Император, столкнувшись с заговором, отрекся, предполагая, что так будет лучше для страны. Расстреливали уже гражданина Романова, а не царя, потому что даже психологически цареубийство в сознании русского народа выглядит по-другому. Отказ от действия – это его трагедия, хотя, конечно, царь вместе с семьей причислен к лику страстотерпцев, он до конца покорно сносил все, что обрушилось на него.

Александр Невский, выбирая между насилием татар, уплатой им дани и покровительством, которое предлагали ему латиняне, провидчески предполагая, что это покровительство обернется «всего-навсего» тем, что нужно будет стать католиком, пошел к хану и согласился платить дань. Именно этим он сохранил русскому народу великое право быть православным. И это был поступок. А ведь можно было сказать – ну какая разница, Бог один, и там и там причастие, ну будет не патриарх, а папа, который пожалует князю королевскую корону (как и произошло с Даниилом Галицким, выбравшим Запад). Сегодня абсолютно такая же ситуация. Благие помыслы без решительности – ничто, гениально сказал Серафим Саровский. В какие-то моменты именно решительность определяет исход битвы.

ВЗГЛЯД: Главный герой вашего фильма внешне чем-то похож на Стрелкова. В 1920 году он пытается понять, как все пришло к краху – и понимает, что он сам не сделал то, что должен был. И теперь уже ничего не исправишь – восторжествовала разрушительная программа таких, как комиссар Розалия Землячка, которая скоро станет и его палачом. А сейчас мы видим Стрелкова, который вдруг отставил в сторону «исторические реконструкции» и начал делать сам то, что должен – и русская история начала твориться на наших глазах. Получается, что обычные русские люди теперь делают все своими руками, не откладывая, не перекладывая на кого-то...

Н. М.: Русский человек долго запрягает, но быстро едет. К сожалению, в такой огромной стране, как Россия, краткосрочные эксперименты превращаются в долгую и мучительную трагедию. Слишком велика страна. Если вы умеете водить «Мерседес» или «Ладу», то это не значит, что вы сможете управлять КамАЗом с тремя прицепами, хотя формально и там, и там все очень похоже – руль, педали, коробка передач. Но если вы будете поворачивать на КамАЗе так же, как вы это делали на «Ладе», вы можете снести остановку и убить людей. Наша интеллигенция очень часто увлекается легковесной игрой в «ожидание нового» – безо всякой ответственности за это новое. Оттепель 60-х, потом энтузиазм перестройки – как мы аплодировали Горбачеву, который мог говорить без бумажки – потом эйфория 1991 года, вот она свобода, ура! Мы повелись на фарфоровую улыбку Запада – но это просто манера общения, за ней не стоит вообще ничего. А мы повелись – и через полгода два этажа правительства заняли американские консультанты, а наша промышленность стала стремительно и системно разрушаться – на заводах, где делали ракеты, стали делать кастрюли.

Я благодарю Бога, что все эти двадцать лет я с маниакальной тупостью продолжал следовать своей дорогой, и совершенно неожиданно она совпала с магистральной.

В нашей телевизионной картине «Чужая земля», снятой два года назад, задавался вопрос – а что мы будем есть, если поссоримся с Западом? Все было сказано – надо просто слушать и слышать. Может быть, я сделаю «Бесогон» про БАМ – поверхностный экскурс о том, чем мы обладаем. Просто показать, чем мы обладаем по пути БАМа – ведь у нас даже не знают об этом. А Запад это понимает и знает.

Столыпин расселял страну не только для того, чтобы снизить уровень революционной опасности, но и чтобы заселить земли на востоке, вдоль этой магистрали, людьми, говорящими на одном языке. Был открыт крестьянский банк, дававший беспроцентные кредиты. Люди, расселяемые в Сибири, получали наделы, начинали снова работать и обрабатывать землю, стремительно увеличивалась рождаемость, на три миллиона человек в год. А его травила думская либеральная мерзота – страшная сила, не имеющая ни имени, ни фамилии, гидра, которая обхватывает, заглатывает, а потом выплевывает. Но как только Столыпин, стоявший один, как скала, вызвал за слова о столыпинском галстуке на дуэль оскорбившего его Родичева, тот сразу сдулся, поняв, что это очень серьезно. Че Гевара когда-то говорил: «Я – авантюрист, но я рискую своей шкурой, а не чужой». Столичные либералы, к сожалению, рискуют только чужой шкурой, а не своей. Им есть куда уехать. Но как только на пороге появляются секунданты, они просят перезвонить завтра. Русская гапоновщина жива.

И сегодня надо очень серьезно к этому подходить, серьезно и ответственно. Я бы даже сказал, безжалостно. Нужно отличать сострадание от жалости. Сострадание – это поставить себя на место страдающего, а жалость – это разглядывать его с печальной улыбкой сверху вниз. Сегодня не должно быть жалости к врагу, к клеветнику. Невозможно снисходительно улыбаться, слушая явную ложь, и пожимать плечами, мол, ну что с них взять?! Это знаменитое на Украине «онижедети» про подпрыгивающих на одном месте зомбированных недорослей – мы видим, к чему привело.

Взгляд